Часы Троцкого
У Нинки, подруги моей, был отец. Знали мы все его ровно столько лет, сколько и саму Нинку. Пили его самогон, слушали вранье про какую-то “Верку с верхней дачи”… Еще какие-то глупости… Но, когда напивались, просили рассказать самый интересный случай из жизни. Собственно, самый интересный случай был и единственным. Мало того, это вообще был случай не из его жизни, а его родного брата, (он почему-то особенно напирал на близкое родство)…
Суть его непропорционально длинного рассказа была такой. На каком-то митинге, где перед рабочими выступал Троцкий, брат нинкиного отца (родной!) ухитрился вытащить из кармана оратора часы.
И подивиться этой истории можно было бы один раз. Но дядя Миша за столом всегда порывался рассказать что-нибудь еще, да еще тихо, бубня себе под нос, словно стесняясь незначительности своей истории…
И всегда находился идиот, который начинал просить нинкиного отца рассказать историю с Троцким.
Собирались часто. Поэтому аттракцион этот длился много лет. Компанию оживляли новые люди, которые появлялись ниоткуда, и исчезали в никуда.
А потом вдруг дядя Миша помер.
Нинка позвонила в пять утра и велела приезжать. Она сказала, что у нее “дикое давление”, и что “папу надо обмыть”. Я велела ей принять две но-шпы, и сделала все , что надо. Учитывая, что я “обмывала” впервые, поучилось неплохо. По крайней мере, для первого раза.
Да, забыла, Нинка мне не помогала, потому что провела все это время в уборной. Она по ошибке хватанула три таблетки мочегонного.
Вместо но-шпы. И те и другие маленькие и очень похожие. А почему три, а не две? Потому что это Нинка. Она для верности все всегда улучшает.
Ну, потом обычные хлопоты, Нинка крематорий в Донском облюбовала. Стали к поминкам готовиться. Народу набилось, толкаются все, какие-то обычаи дурацкие вспомнили, говорят, народные… Обычная в таких случаях дурь и в разговоры пролезла..
“Народ, он знает, что делает”, “организм сам скажет, что ему лучше”, “на себе не показывай”, и прочая “вековая мудрость”.
Вдруг Нинка встрепенулась, руки майонезные об грудь и об бедра вытерла, и говорит: “значит, так. Мы над папашкой хоть любя, но посмеяться любили, теперь – все, баста! Теперь если кто опять эту историю с Троцким вспомнит – убью… Хватит из него попугая делать!”
Хватит, так хватит, нам-то что… Теперь и захочешь про Троцкого послушать, и все, фигушки…
И в первый раз за эти дни нам так грустно стало… А тут, как на грех, после запрета нинкиного, только об этих часах ворованных и думается… С кем взглядом не встретишься, или он или ты сама глаза отводишь…
В Донской кто как ехал, кто на автобус не поспевал, тот на машине.
В крематории красиво так, потолки высокие, люстры, музыка негромкая…
Тут нинкин начальник вбегает, дышит еле- еле, стыдно ему, что опоздал… И сходу, с разбегу прямо, не добежав до нашей группы метра два, привычно, не в первый раз, видно, голосом как на митинге, начинает: “Дорогие товарищи, мы сегодня собрались здесь…”
Ну, и так далее. Все, конечно, напряжены немного, ведь про нинкин запрет он не слышал…
Но, слава богу, пронесло…
Толпимся около автобуса, Нинку время от времени кто- нибудь обнимает… Тут и начальник ее подруливает, Нинку к себе прижимает…
Потом наклоняется к ее уху подмигивает нам, а сам громко так произносит: “А дядя Миша-то непростой мужик был, ой, непростой!… Ведь Троцкий сроду на том заводе не выступал, я специально проверил, я еще в прошлый вторник узнал, целый год меня со справкой об этом морочили, немного не успел,
жалко…”
Вот тут Нинка и заревела в голос. Первый раз за эти дни…
Потом врала, конечно… Говорила, что если бы отцу такую красоту при жизни увидать, да с музыкой, да с люстрами… Вот, говорила, и заревела поэтому…
И я бы соврала. Что здесь можно объяснить ?
